Негр в белой рубашке

Предлагаем вашему вниманию очередной рассказ современного сербского писателя Васы Павковича.

Я не знаю, а сейчас знаю, что никогда не узнаю, почему все это случилось, и случилось ли то, что случилось в связи с чем-то, чему я сам был причиною. Или следствием?

Чтобы вы лучше меня поняли – в то время я часто размышлял о том, влияет и может ли влиять мое появление или отсутствие в неком месте, при каком-то массовом событии, на их течение.

Вот не пошел я на матч Партизан – Звезда и Звезда победила.

Я задавался вопросом, что бы произошло, будь я на том матче. Закончись он вничью. Какова была бы природа моего влияния в таком случае.

Влияло ли вообще мое появление в определенном месте, если ничего заметного и примечательного не произошло, уже после моего ухода, позднее, изменяя что-то, устремляя в другом направлении...

Как вы догадываетесь, и по сей день мне не удалось найти для себя ответ бесспорный и недвусмысленный. Такой, чтобы я предложил его самому себе и этот ответ удовлетворил меня хотя бы частично, если не целиком. До предела хотя бы некоторых, - не всех! - последствий этого ответа, какой он есть. Отрицательный или утвердительный. Основанный на случившемся, или как раз из-за меня и моего присутствия, не случившемся в реальном времени - когда еще существовали раскрытые возможности, чтобы что-то произошло. Или не произошло.

Может быть, все это случилось как раз потому, что в то время я, повторю, занимался такими спекуляциями. Но разве же это не было бы действительным, существенным доказательством моего влияния на события? Опять я мучался. И сейчас мучаюсь и опустошаю себя, размышляя о необыкновенных проишествиях в кондитерской "Пеливан", в те давние, давние годы, когда я был на 20 лет моложе, чем сегодня...

В то время был я женат и любил время от времени приятно удивить супругу, покупая ей пирожные в кондитерской "Пеливан". Чаще других "Негра в белой рубахе", но иногда, для разнообразия, "Японский ветер" или "Испанский ветер", еще реже "Красного канадца" - с ромом. Моя жена любила пирожные, но, как и многие современные женщины, не умела их стряпать. И я тоже любил пирожные, да так, что когда чувствовал особенное нетерпение до них, ходил в помянутую кондитерскую и покупал чаще того самого "Негра в белой рубахе".

Продолжалось это целых три года, так, что мы с хозяином Горанацом Орханом, и его кондитершами-близняшками познакомились и радостно приветствовали друг друга еще с порога.

– Как дела Ваши, сосед?

– А что у Вас, сосед?

– У кого день Рожденья нынче, сосед?

– Изволите опять два "Негра в белой рубахе"?

О, как же ясно вспоминается мне кондитерская "Пеливан"! Широкая, хорошо освещенная витрина, где по обычаю важничал какой-нибудь многоярусный белый торт. Высокие и статные деревянные двери, лакированного темного дуба, с восемью окошками и светлыми никелевыми, щелкающими ручками. Отворись та дверь, вы бы оказались в элегантном помещении с высокими потолками, стены которого покрыты узкими лакированными дощечками цвета старого золота и вкусными овальными зеркалами, что висели на каждой стене, умножая размеры пространства до невиданных границ. Дощатый пол был корабельным, светло-желтоватым, а в центре кондитерской, подвешенная на тонкую цепь, висела зеленая клетка, где сидел дремлющий попугай жако. Взглянув на верхний конец той цепочки, вы бы увидели в зеркалах, застилавших весь потолок, тонкий рисунок деревянного корабельного пола... Иногда, вне порядка и даже супротив него, попугай жако выговаривал, очень четко и совершенно разборчиво: ПЕ-ЛИ-ВАН!

Это забавляло и хозяина, Горанца Орхана, и близняшек-продавщиц пирожных, а заодно и посетителей. Необычные возгласы попугая, доведись ему вдруг сказать что-нибудь новое, вскоре бы распространились посетителями кондитерской по городу, изменились и обросли деталями и превратились в маленький городской миф об умной птице. Я и сам любил сеять этот миф по городу, среди коллег и друзей.

Близняшки-кондитерши стояли как извращенная женская пара за стеклянными витринами, в снежно белых рубашках и сероватых юбках, в розоватых передниках поверх. Безупречно аккуратные и элегантные, всегда улыбающиеся, ну а более всего - хлопотливые. И похожие, словно два яйца.

– Как дела Ваши, сосед?

– А что у Вас, сосед?

– У кого день Рожденья нынче, сосед?

– Изволите опять два "Негра в белой рубахе"?

Я вошел в полупустую кондитерскую "Пеливан", живо это помню, за круглыми деревянными столами, в разных концах сидели любовная пара среднешкольников и какая-то семья из четырех человек. И только вошел туда, почувствовал ледяное дыхание за шеей. Оно овеяло затылок, и я почувствовал, как прокралось через кожу в мое тело. Я вздрогнул, шагая к стеклянным витринам со сластями, пирожными и тортами, мелким пирожным цвета ореха и белым шампитам, улыбнувшись и чувствуя, что улыбка моя неискрення. Но видна она не как лживая, а как ритуальная, предназначенная кондитершам, когда я прихожу, чтобы купить и унести с собой двух "Негров в белой рубахе".

Пока я шел, почти крадясь через свое ледяное чувство и помещение, попугай выкрикнул какое-то слово, и я понял, что то не было любимое его слово: "ПЕЛИВАН", хотя и начиналась на букву "п", потом оно заплеталось звуками в зловеще красную розу. В какое-то пламенно красное сочетанье звуков.

Тогда я, помнится мне живо, замер на секунду. То дуновение прошло сквозь мое тело и я замер на полушаге, жако попугай произнес свою непонятную мантру и я приблизился к сияющим стеклянным полкам, где ступенями выложенные лежали: кремпиты и шампиты, блестящая бахлава, греческая и египетская, китникес и несколько роскошных тортов. На одном высоком торте, в центре, стояли миниатюрные жених и невеста из марципана. Я произнес: "два "Негра в белой рубахе", и близняшки дружными усилиями стали расторопно выполнять мой заказ.

– Здесь или возьмете с собой?

– С собой!

Две женщины ловко продолжали свою работу. Попугай опять произнес что-то. Я ясно слышал, как он сказал: "ПЕ-ЛИ-ВАН!", а потом добавил еще одно слово. Мне послышалось, что он сказал: веревка или верёвочник (уже или ужар — серб.), и я подумал про тонкую цепочку, на которой висела его зеленая клетка, похожая на проволочную вьетнамскую пагоду.

И пока я так стоял, вдруг подумал о том, насколько преходяще все: и то, что я вижу перед собой, и место, в котором сейчас нахожусь! и что завтра, или уже сегодня вечером, все это может исчезнуть, как исчезает сон с его нередко чудесным содержанием. Так и подумал: все это завтра, или нет, даже сегодня вечером может исчезнуть. Вся кондитерская, зеркала и сухие деревянные стены, стоптанный корабельный пол и японская клетка с попугаем могут исчезнуть. Так я размышлял, отсутствующе посматривая как кондитерши проворно и ловко завертывают мне двух "Негров в белой рубахе" в целофан, и как сверток обвязывают голубой шелковой тесемкой, и как ставят в какой-то зеленый бумажный кулек, на котором был изображен блестящий шлем. Где-то я прочитал стихотворение, в котором поэт такой вот замечательный шлем с иронией назвал Гериным, когда описывал бал пожарников.

Пока я брал кулек с "Неграми в белых рубахах", я был будто отдельно от себя, точнее: за пределами себя. Одна только мысль свербила в мозгу: все это преходяще, зыбко, почти не реально, и пусть даже просуществовав какое-то время, после исчезнет... В тот момент я мог выйти из самого себя, подстегиваемый этой дрожью, и поднявшись надо всем, увидеть в подробностях, что произойдет, но я не сделал этого. Я спешил...

Почему я так подумал? Откуда взялись у меня такие мысли?

Не знаю - говорю вам. Может быть, это связано с моими тогдашними размышлениями - с вопросом: что было бы, пойди я на матч Красная звезда-Партизан. Добилась бы в том случае моя команда, Партизан, лучшего результата? Ответа не было, несмотря на душевные усилия этот ответ узнать.

Я заплатил, сказал «спасибо» и вышел из кондитерской «Пеливан».

Должен вам сказать, что упомянутая кондитерская была одним из наиболее символичных мест в городе. Уже третье поколение Горанцев выдерживало ее в классическом облике. И это даже представляло собой, два десятилетия назад, эдакий дружеский ритуал — приводить в "Пеливан" гостей на пирожные. Особенно, гостей из других стран.

Если вы примете во внимание, что с момента, про который я рассказываю, минуло два десятилетия и что, вопреки пережитому мною после, я живо, и даже более, помню элегантный интерьер кондитерской, ассортимент мелких пирожных и тортов, вспоминается и оранжевый цвет китникеса, изящные фигурки из марципана, которые являли собой крошечных поросяток и ягнят, петухов и фазанов, курочек и павлинов, гусей, мышек и кроликов, а чаще всего молодоженов. Жениха в черном костюме, а невесту под фатой, всю с белом.

Помнится, каждому розовому поросеночку из марципана, не больше моего пальца, там прицепляли марципановый хвостик крючком. Тот хвостик был особенно неотразим.

Это был целый мир внутри другого! Я имею в виду ассортимент "Пеливана", но было это и чем-то большим, когда думаю об этом в более широком контексте моего бытия, где мне было почти тридцать лет и я все ломал голову, изменилось бы что-то, если бы я был где-то или не был...

Но тем вечером, купив двух "Негров в белой рубахе" и собираясь обрадовать супругу, я так не думал обо всем этом - случайно или нет! - а шагал сквозь сумрак, размышляя, откуда в мое сознание вошел тот страх, то мимолетное ощущение близкой опасности. То, что как ледяная лихорадка просквозило моим телом. Не знаю, и сейчас ума не приложу.

Я пришел домой, передал жене сладкий поклон. После мы сидели, каждый в своем кресле, перед телевизором и я вспомнил свой смутный страх, а она отмахнулась и проговорила только: - Не выдумывай! Не порть мне удовольствие! - и продолжила лакомиться своим "Негром с белой рубашке".

И ближе к полуночи, как обычно, мы легли на нашу французскую лежанку, как и обычно, заснул я под жениным крылом. А утром я включил местное радио и, чистя зубы, услыхал новость, что той ночью сгорела кондитерская "Пеливан".

Выгорела дотла, интерьер ее уничтожен, и славный попугай жако, страдалец, погиб в большом пожаре.

Ничего не уцелело, и никогда больше легендарная кондитерская не была обновлена. Горанцы уехали из города, развалины позднее были расчищены, а на этом месте вырос магазин техники "Горенье".

Сегодня редко кто в городе вспоминает «Пеливана»! Может быть, и я забыл бы его, не будь того неразборчивого крика попугая, который будто впрыснул мне под кожу, в мое тело, неразбочивый крик своего испуга.

Было бы иначе все, если бы тем вечером я не пошел за своими "Неграми в белых рубашках"?

Было бы все по-другому, если бы я разобрал попугаев крик?

Изменилось бы что-то, если бы я задержался в кондитерской и съел одного из двух "Негров"?

Стала бы иной общая, трагичная последовательность дальнейших событий?

А что было бы в городе, позднее, не случись пожар?

Нет, нет ответа.

Не может его быть, а я с тех пор не упоминаю слово, которое всегда в связи с тем вспоминаю.

Не хочу опять вспоминать и, посему, не вспоминаю.

Перевод: Татьяна Бутенко